Батя
Фото: Рixabay.com и личный архив Алексея Герасимова
Папа умер 20 января 1965 года. Мне было 9 лет. О том, что он должен скоро умереть я знал еще летом. Об этом после операции нам с мамой сказала хирург Анна Дмитриевна Сереброва, которая хорошо знала отца.
Отцу решено было об этом не говорить. Он так и умер с надеждой на выздоровление. После того, как я сам прошел свой раковый корпус, даже не решаюсь судить, что лучше: быть в неведении или знать правду.
Первое время без отца
Сначала я никак не мог осознать, что все произошло на самом деле. Что папы у меня больше нет. Каждое утро я, как и раньше, вставал и шел на кухню повидать батю. Мне нравилось смотреть, как он бреется.
Делал это папа основательно. Разводил мыло, натягивал кожаный солдатский ремень и правил на нем трофейную бритву. Я его спрашивал о том, подарит ли он мне эту бритву, когда я вырасту. Папа отвечал, что обязательно. Я успокаивался и вновь отправлялся в постель досыпать.
С войны он привез домой вот эту бритву, пару ложек и пару вилок с красивыми вензелями из Кенигсберга, немецкую финку и набор американских слесарных инструментов. Он всю жизнь был хорошим технарем, поэтому качественные инструменты ценил очень высоко.
Папа пока обедал, разрешал нам посидеть на мотоцикле и порулить. Когда он выходил, то мы все уваливались в коляску, и он катал нас вокруг двора.
Мои утренние походы на кухню продолжались года два. Я все время ожидал чуда. То на улице увижу похожего мужчину и иду за ним, то мне приснится, что мы вновь всей семьей собираемся за домашним столом. Мама печет пироги, готовит что-нибудь вкусное из мясных продуктов. Обязательно варит большую кастрюлю компота. И мы все под шутки отца и общий веселый хохот усаживаемся за обед.
Я и батя
Не меньше, чем утреннюю встречу с отцом, я ждал и его приезда на обед. Он приезжал обычно на мощном мотоцикле с коляской. Возле дома его ожидал не только я, но и мои друзья. Папа пока обедал, разрешал нам посидеть на мотоцикле и порулить. Когда он выходил, то мы все уваливались в коляску, и он катал нас вокруг двора.
Любил я бывать и на работе у отца. У него в кабинете находился огромных размеров стол, покрытый зеленой материей, с традиционной по тем временам настольной лампой и машинкой «Феликс» – прототипом будущего компьютера. Еще у него на столе лежал всегда аккуратно подточенный двухцветный красно-синий карандаш. Я брал чистые листы бумаги и рисовал этим карандашом понятные только мне рисунки.
Папа владел разной техникой. Он мог сесть за руль автомобиля любой марки или за рычаги трактора. Кроме мотоцикла у него на работе имелся еще мотороллер. По-моему, «Вятка». Я только помню, что он катал меня на нем перед собой. Я вставал на платформу, а папа через меня управлял мотороллером.
Еще я любил наблюдать, как отец мастерит чего-то. Больше половины мебели дома была сделана его руками. Большой кухонный стол, все стулья, табуретки. Он помогал соседям наладить электричество, подшивал всей семье валенки, подбивал деревянными гвоздиками свои кирзовые сапоги, которые носил в лес, а в распутицу и на работу.
Солдатские сапоги
Я помню, что у него были ботинки с галошами, тогда же обувь не заносили домой, а снимали перед входной дверью. Помню, что папа говорил о сапогах. Он убеждал маму, что чувствует себя комфортно именно в них. И удивляться тут нечему. В армию его призвали в 1938 году, а домой с войны он вернулся только 1946. То есть восемь лет сапоги для него были повседневной обувью.
Кстати, я и сам вспоминаю, как вернувшись из госпиталя, где больше месяца ходил в тапочках, а до части добирался в парадных ботинках, я просто балдел, надев свои сапоги. Вот уж, правда обувь на любую погоду и на все случаи жизни.
Домашнее хозяйство
Летом отец вставал очень рано и отправлялся за грибами. Благо до леса было рукой подать. К семи утра на кухне уже замачивались парочка ведер груздей и волнушек. Солили мама с папой грибы в бочках. Как и капусту, и огурцы.
Время засолки я тоже очень любил. Во-первых, мы с папой отправлялись в лес за вереском для запаривания бочек. Ездили на мотоцикле далеко в лес. Я ощущал себя настоящим помощником. Папа рубил ветки, а я их складывал в коляску. Возвращаться мне приходилось уже на бачке для горючего. На заднее сиденье отец еще не решался меня усаживать, а коляска была занята. Мы с ним еще умудрялись благородных грибов на грибницу и жареху набрать.
Дома в эти дни царил особый дух. Бочки мылись, а после заваривались вереском. Вереск использовался для дезинфекции, и для насыщения бочек различными полезными веществами. Пропарка ликвидировала трещины, которые образовывались за время простоя бочек в сухом виде.
Еще папа каждый год привозил домой мешок зерна, а после у нас на кухне появлялись желтенькие цыплята. Их некоторое время держали дома, а потом отправляли в курятник, расположенный в сарае. Многие соседи тогда держали кур или кроликов. Замечательное подспорье в хозяйстве.
Батя и война
Вот как-то так мы и жили. Дружно. С большой любовью и уважением друг к другу. Только мама иногда поругивала папу, если он умудрялся выпить водочки с друзьями. Чего греха таить, бывало такое. Зато мы любили, когда папа приходил навеселе. Он всегда приносил нам какие-нибудь вкусности, как бы извинялся. А еще он становился словоохотливым и рассказывал нам интересные случаи из военной службы.
Правда, за все время я помню только один его серьезный рассказ о том, как недалеко от их части совершил вынужденную посадку наш подбитый бомбардировщик. Летчики не могли самостоятельно выбраться из кабины, а самолет уже начинал гореть. Папа оказался ближе всех к месту падения и смог вытащить летчиков до того, как рванули баки с горючим.
Папа на память о том случае хранил дома небольшой осколок стекла кабины пилотов. Я иногда доставал его и смотрел сквозь толщу стекла, представляя себя тоже летчиком. В качестве самолетов мы с друзьями использовали перевернутые табуретки. Забирались внутрь и держались за ножки, которые у нас играли роль системы управления.
Молчание ветеранов
О том, за что папа получил орден «Красной звезды» и медаль «За отвагу» я прочитал только недавно на портале «Память народа». Там нашлись приказы и описание подвигов, за которые папа получил эти награды.
Мама тоже не знала об этом ничего. Мы пытались у нее узнать, но она действительно не знала. И вообще, ветераны того времени не рассказывали о своих подвигах. Почему-то на это было наложено какое-то негласное табу. Даже за столом, когда мужчины выпивали, они избегали этой темы. Уже после, когда большая часть ветеранов ушла на тот свет, стало возможным рассказывать о себе. Хотя, многие, кто видел войну вблизи, так и не нарушили это молчание до последних дней.
Страшно убивать, страшно быть убитым. Это занятие не для людей. Поэтому люди и не хотят в этом признаваться. Им стыдно
Когда папа умер, а я вырос и обзавелся своей семьей, однажды в День Победы я купил бутылку коньяка и угостил жившего на первом этаже ветерана-танкиста Андрея Андреевича. Тогда я ему задал вопрос об этом молчании ветеранов. И он мне ответил буквально несколькими предложениями: «Ты, Алексей, не представляешь, как было страшно. Страшно убивать, страшно быть убитым. Это занятие не для людей. Поэтому люди и не хотят в этом признаваться. Им стыдно».
Вот так.
Мы в долгу перед ними
Батя ушел совсем еще молодым – в 48 лет. Почему-то в эти годы ушли и большинство мужиков во дворе, кто прошел дорогами войны. Остались немногие. И мы их уважали и провожали на кладбище всем двором.
Сегодня фронтовиков остаются единицы. Поэтому мы все обязаны о них заботиться. К сожалению, к следующему юбилею их может и вовсе не остаться. И я никак не могу понять, почему же до сих пор находятся ветераны, которым чего-то может не хватать в жизни. Для нас всех это стыд. Мы обязаны им жизнью и должны заплатить каждому соответствующую плату.
А со смертью отца я полностью смирился, наверное, годам к четырнадцати. Мне так хотелось верить в сказку. Мне так хотелось вернуться в ту сказку, в которой мы жили нашей дружной семьей. Папа, мама, мои две сестры и я. Я и сейчас туда хочу. Там было тепло и уютно. Там было здорово. Там была любовь друг к другу.
Я ни в коем случае не сравниваю ту любовь с любовью в своей семье сегодня. Она тоже крепкая и самая настоящая. Просто она реальная. Ощутимая. А та любовь именно сказочная. Такая уже нереальная. Возможно, даже слегка приукрашенная.
В любом случае, и за ту, и за эту любовь я должен быть благодарен своему отцу и миллионам тех людей, кто сражался с врагом, кто трудился в тяжелейших условиях в тылу и спас нашу страну.
Всем им низкий поклон и уважение. Лучшим подарком для ветеранов может быть только наша память. Память настоящая, живущая в наших сердцах.
Всем им вечная слава!
